Может быть, утро вечера мудренее.
Яуберт поехал домой, усталый телом и душой. Он хотел есть и пить. По пути он вспоминал все, что случилось сегодня.
У его калитки стояла машина.
Он затормозил у гаража, вылез и подошел к машине. БМВ, увидел он при свете уличного фонаря.
На веранде он уловил какое-то шевеление.
Рука потянулась к пистолету, инстинкт взял верх. В кровь хлынула струя адреналина, он сразу забыл об усталости, в голове прояснилось.
— Вы подонок!
Знакомый голос.
Маргарет Уоллес решительно двинулась к нему навстречу, не замечая пистолета.
— Вы подонок!
Он шагнул к ней, совершенно не понимая, что она делает у него дома. Никакого оружия у нее не было. Неожиданно Маргарет Уоллес набросилась на него и принялась бить кулаками в грудь.
— Вы скрыли от меня! — Она молотила его по груди, и Яуберт невольно отступил и прикрылся рукой, в которой он сжимал пистолет. Ему не было больно; он просто был ошеломлен ее натиском. — Подонок, вы скрыли от меня!
— Что… — начал было он, пытаясь схватить ее за руки, но она продолжала наступать. Он увидел ее искаженное гневом лицо. Она больше не излучала горе. Сейчас она дышала ненавистью и болью.
— Я имела право знать! Кто вы такой, чтобы скрывать от меня? Кто вы такой?
Ему удалось перехватить ее правую руку, потом левую.
— О чем вы говорите?
— Сами знаете, подонок! — Она укусила его за руку и вырвалась.
Яуберт ахнул от неожиданности, но выпустил Маргарет Уоллес.
— Я понятия не имею, о чем вы.
— Зато знают все остальные! Все остальные в курсе! Вся страна! Вы все рассказали газетчикам, а от меня утаили! Что вы за человек?
Она замахнулась и ударила его по лицу; он почувствовал во рту соленый привкус крови.
— Прошу вас! — Его крик остановил ее. — Прошу вас, объясните, в чем дело!
— Джимми был с другой женщиной! — сказала она и расплакалась, прижав к груди кулаки, словно пытаясь защититься. — Вы все знали! Вы… Пытались меня разжалобить, рассказывали о своей жене. Подумать только, я ведь вас жалела! Ах вы, подонок! Я вас жалела! Вы не заслуживаете жалости. Что вы за человек? — Кулаки разжались, и она вдруг горько, безнадежно заплакала. В ее словах было столько боли.
— Я… я…
— Почему вы ничего мне не сказали?
— Я…
— Зачем надо было сплетничать?
— Я не сплетничал…
— Не лгите мне, подонок! — Она снова набросилась на него.
Неожиданно Матт Яуберт заорал:
— Я ничего не рассказывал газетчикам! Видимо, насплетничал кто-то другой. Я ничего не говорил вам, потому что… потому что… — Господи! Потому что он знал, что это такое, жалел ее, помня, как она вышла им навстречу в желтом фартуке. Он сочувствовал ее горю. Маргарет Уоллес не доводилось быть посланцем смерти, ни разу не случалось приносить дурные вести. — Потому что я не хотел… причинять вам еще больше боли.
— Боли? Вы не хотели причинять мне боль? А сейчас? По-вашему, сейчас мне не больно, тупой ублюдок? Знаете, как мне больно? Знаете? — Они стояли на газоне; в свете уличного фонаря капельки росы сверкали, как бриллианты. В его доме было темно, на улице тихо. Только звенел ее голос.
— Да, знаю, — негромко сказал он.
— Врете! — Гнев вскипал в ней с новой силой.
— Знаю, — тихо, очень тихо повторил он.
— Врете! Вы подонок! Ничего вы не знаете. Откуда вам знать!
Дело было не в трудном дне, утомлении и натянутых нервах после выволочки бригадира, убийства и болезненного сеанса у Ханны Нортир. Просто у него наболело. Созрело желание выплеснуть все. Зелье варилось два года и два месяца, и теперь оно переливалось через край. Зелье выльется, очистится душа, вскроется наконец гнойный нарыв, терзающий его изнутри. Голова кружилась; он резанул скальпелем, исполненный гнева и ужаса, облегчения и страха.
— Уж кто-кто, а я знаю! — заревел он. — Я знаю!
Он подошел к ней, подняв плечи и выставив голову.
— Не хуже, чем вы! Нет, лучше, гораздо, гораздо лучше! Я все знаю! — В тот миг ему хотелось растоптать ее. — Знаю! Потому и скрыл от вас, как ваш муженек провел последний день своей жизни! Вы попрощались с мужем, провожая его утром? Попрощались? А я нет. Так и не сказал ей «До свидания». Она просто ушла. Я проснулся, а ее не было рядом. Она ушла!
Он слышал себя как бы со стороны. Потом стало слышно только его дыхание, очень частое: вдох-выдох, вдох. Перед ним разверзлась пропасть, которую ему предстояло пересечь. Он увидел ее мрачные глубины и испугался. Он должен пройти над бездной по канату, но только без страховки. Страх поднимался исподволь, зарождался где-то в животе и вдруг хлынул вверх. Яуберт отпрянул назад. Закрыл глаза. Он знал, что руки у него дрожат, но нерешительно шагнул вперед и тронул носком ноги проволоку, лежащую впереди. Теперь он уже не может повернуть назад.
— Она просто ушла… — заговорил он тихо, но она его прекрасно слышала. Чувствовала его страх.
Вдох-выдох.
— Иногда посреди ночи я прикасался к ней — к плечу, к бедру. Чувствовал ее тепло. — Он глубоко вздохнул. — Я всегда радовался оттого, что она рядом. Она была как свет в окне. Она так быстро засыпала. Я ни о чем не догадывался. Она служила в ЮАНБ — Южно-Африканском бюро по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Как-то я спросил, чем конкретно она там занимается. Она рассмеялась и ответила, что она — тайный агент. А больше она ничего рассказать не может. Даже мне. По вечерам она очень быстро засыпала. И спала сладко, как ребенок. Наверное, именно тогда все началось. Если бы я уделял ей больше внимания, если бы я чаще расспрашивал ее, если бы я не был так занят своей работой и так не гордился собственными достижениями…