Смерть раньше смерти - Страница 40

— Мы с ней… — Яуберт попытался придумать более обтекаемую формулировку, но в голову так ничего и не пришло. — У нас было свидание вслепую.

Он пристально посмотрел на Ханну Нортир, запоминая ее глаза, нос, губы — ему необходимо было за что-то зацепиться, чтобы двигаться дальше.

— Нас познакомил Ханс ван Ренсбург. Он служил сержантом в отделе убийств и ограблений. В девяносто втором его застрелили — он дежурил на блокпосту на шоссе номер 1. Лара служила в участке в Си-Пойнте. Ханс познакомился с ней, когда расследовал одно убийство. Он сказал мне, что встретил девушку, которая мне подойдет. Мне не придется ее завоевывать. Она сама сделает первый шаг. Я, мол, такой робкий и нерешительный, что ни за что не осмелюсь первым подойти к красивой девушке. Так он и сказал. Он позвонил Ларе и обо всем договорился. И вот я поехал к ней домой. Она жила в однокомнатной квартире в Клофнеке с еще одной девушкой, тоже из бедной семьи; снимать отдельные квартиры им было не по карману. Лара спала в гостиной, подружка — в спальне, а гостей можно было принимать только на кухне. Когда я увидел ее, то обомлел. Она оказалась настоящей красавицей. Мы посидели на кухне; она предложила пойти в кино, потому что вечер чудесный. Мы шли пешком всю дорогу от Клофнек до набережной. На улице она почти сразу взяла меня за руку и сообщила, что любит, когда ее обнимают. Если мы не будем держаться за руки, окружающие решат, что я ее брат. Увидев, как я покраснел, она засмеялась. Моя стеснительность смешила ее. Потом она вдруг посерьезнела и заявила: мужчины, которые краснеют, обычно женятся. Но вскоре она снова развеселилась.

Яуберт слышал звонкий смех своей мертвой жены; как весело и беззаботно она смеялась в день их знакомства! Поздно вечером он провожал ее домой; они поднимались в гору и любовались кейптаунской ночью. Лара дю Туа говорила с ним так, словно ей важно было его мнение, как будто с ним стоило делиться своими секретами. Он восхищался ее смехом, прикосновением ее руки, которая, подобно какому-нибудь маленькому зверьку, ни секунды не находилась в покое. Он сразу влюбился в ее глаза, губы, гладкую загорелую кожу.

Проводив ее, он влез в свой древний «датсун» и как-то, сам не помня как, добрался до дома. Очутившись на своей тихой, тенистой улочке в Вейнберге, где он снимал комнату, Яуберт поднял голову к небу и громко закричал от радости. В нем скопилось столько радости, что он не в силах был удержать ее в себе.

А потом Матт Яуберт разрыдался впервые за семнадцать лет — молча, беззвучно. Только слезы потоком лились из глаз. Он отвернулся от Ханны Нортир. Когда же закончится это унижение?

18

Бенни Гриссела трясло. Руки, плечи, ноги — все ходило ходуном.

— Знаешь, что самое страшное, Матт? Я заранее знаю, что меня ждет. Я все знаю. И очень боюсь.

Яуберт сидел на единственном стуле, Гриссел съежился на кровати под серым больничным одеялом. Стены в палате были голые, оштукатуренные и покрашенные белой краской на высоту человеческого роста. Выше, до самого потолка, шла коричневая кирпичная кладка. Рядом с койкой стояла деревянная тумбочка без выдвижных ящиков. На ней лежало дешевое издание Библии — непременный атрибут больничных палат и гостиничных номеров. Напротив, рядом с раковиной и унитазом, стоял шкаф.

Яуберт изумился. Куда подевался прежний Бенни Гриссел, остроумный, веселый циник, от которого лишь слегка попахивало спиртным? Лицо лежащего перед ним человека было искажено от страха. Кожа серая, губы синюшные.

— Матт, скоро за мной явятся черти. Я слышал их голоса и видел лица. Они говорят, что они — галлюцинации, но, когда они приходят, мне все равно, настоящие они или нет. Я слышу, как они зовут меня, чувствую, как они прикасаются ко мне пальцами. От них не скрыться, потому что они очень проворны и их слишком много.

Бенни Гриссел согнулся пополам и забился в судороге.

— Давай я попрошу для тебя еще одно одеяло.

— Матт, одеяла им не помеха. Одеяла им не помеха.

Вернувшись домой, Яуберт позвонил Герриту Сниману.

— У меня ничего, капитан. Некоторые пистолеты настолько заржавели, что из них уже невозможно стрелять. А у парня, который живет у подножия Столовой горы, оказалась целая коллекция оружия. Его маузер выглядит так, словно его вчера сделали. Смазанный, начищенный. В отличном состоянии. Но… слишком хорош для того, чтобы служить орудием убийства. И потом, у хозяина на оба дня алиби.

Яуберт сообщил, что тоже ничего не нашел, поблагодарил Снимана за усердие и попрощался.

Он отправился в гостиную, прихватив яблоко, фруктовый нож и тарелку. Сел в любимое кресло. Разрезал яблоко на четыре части, вынул косточки.

Сколько унижений за два дня! Сначала — неудачное свидание с Ивонной Стоффберг, интим, нарушенный Бенни Грисселом. Сейчас — и того хуже. Он не выдержал и разрыдался при Ханне Нортир, как мальчишка.

Яуберт пытался оправдаться. Она психолог, она к такому привыкла.

Ханна Нортир повела себя безупречно. Молча встала, обошла вокруг стола, как будто пересекла невидимую границу, отделяющую психолога от пациента. Встала рядом с ним. Положила ему руку на плечо. И не убирала ее, пока он, отвернувшись, не смахнул слезы рукавом. Его жест выдавал злость и досаду. Тогда она вернулась на место.

Увидев, что он немного успокоился, доктор Нортир тихо сказала:

— Продолжим в следующий раз.

Яуберт встал и направился к двери, заставляя себя не бежать.

Он сидел в кресле, забыв о яблоке. Унижение, которое он пережил в кабинете доктора Нортир, давило на него сильнее, чем воспоминания о фиаско с Ивонной. Он невольно сравнил Ханну Нортир и Ивонну Стоффберг и сам себе удивился. Как он мог так завестись от соседской девчонки? Рядом с Ханной Нортир красота Ивонны Стоффберг блекла, меркла.